Я чувствую отвращение к своему телу. Оно слишком «не такое». Некрасивое, неудобное, неуклюжее… Слишком телесное. Я плохо понимаю, как о нем заботиться. Я хочу себе другое тело, красивое, привлекательное, ухоженное, удобное, тренированное. Тело, которое могут любить люди, и которое будет им нравится.
Я ненавижу свой запах, свой облик.
Я плохо обращаюсь со своим телом, пользуюсь его ресурсами и забочусь только тогда, когда оно сильно болит.
Болит.
А не болеет.
Обратите на это внимание!
Если оно болеет и даже сильно болеет, но мне не очень больно, я продолжаю делать свои обычные дела. Проблемы тела меня не волнуют.
Я отношусь к своему телу потребительски, с ненавистью, презрением и отвращением. Этому я научился у своей мамы.
Я до ужаса боюсь боли в своем теле. Мне очень страшно, я в панике, когда мне очень больно.
Мне проще думать о том, что я хочу убить себя, чем терпеть боль и лечиться. Ведь я для себя совершенно не ценный человек. И мне нечего противопоставить сильной боли в моем теле.
И от этого страха я много ем, или много пью алкоголя, или морю себя голодом. Я делаю странные и разрушительные вещи по отношению к своему телу.
Если бы у меня не было запрета на радость, на гнев, на отделение от мамы, на взаимную любовь, я был бы удивительно счастливым, интересным, глубоко и симфонично чувствующим человеком.
Но, увы, мой внутренний мир – это ад внутри тюремных стен.
Я расскажу вам сейчас немного об этом.
Я ненавижу свою мать.
Иногда.
И сразу же после этого я чувствую огромную вину за саму идею о возможности так относиться к Матери. Наказание (самонаказание) следует почти мгновенно, но мне не становится легче.
Я чувствую вину. Множество, тонны, огромные текучие, токсичные и едкие пласты вины.
Если бы ее можно было продавать за деньги, я был бы триллионером. Это от слова триллионы денег за мое бесконечное чувство вины, но пока что я триллионер от слова «триллер» в моем внутреннем мире.
Я презираю и ненавижу себя.
Тоже бесконечно.
А как вы думали? Я же не могу направлять свои чувства вовне, на тот объект, что их вызывает, как делаете вы – здоровые и счастливые люди.
У меня там стоят абсолютные блоки – запреты. Страх быть проклятым своей матерью, быть ею наказанным и отвергнутым.
А еще я чувствую очень много любви.
Я не знаю, как таким мамам как моя удается воспитать хороших, любящих детей, но это так.
Основная проблема в моих чувствах – это неубиваемая надежда на то, что однажды мама меня увидит, оценит, полюбит и будет мной гордится!
Однажды я стану маминой дочкой. / Однажды я стану маминым сыном.
Она примет меня и будет любить также сильно, как другие мамы любят своих детей.
У меня избыточно много любви, за себя, и за нее. Только я не умею ее направить себе на пользу. Я трачу ее на других людей, причем, только на тех, кто ее проигнорирует и причинит мне боль своим отвержением в ответ.
Я ребенок, которого заколдовала моя мама.
Я очень живой, тонко и глубоко чувствующий внутри стен своей тюрьмы и ада страданий.
Я умный.
Но моя способность самостоятельно мыслить блокирована.
Когда-то я проиграл битву за свою свободу.
Если я начну мыслить самостоятельно, если я верну себе свою самоценность, то мне придется признать, что я не смогу заслужить любви своей мамы.
Фактически, она окажется права: я плохой, эгоистичный человек. Меня нельзя будет бесконечно эксплуатировать. Я буду хорошо себя чувствовать один. И однажды я научусь общаться и сближаться с людьми и буду счастлив.
Буду любить и быть любимым, но не мамой. Без нее.
И она убедила меня в том, что я предам ее и она меня проклянет, отвергнет, если я сделаю так. И что я без нее умру. Без ее присутствия в своей жизни.
Если я начну думать, я увижу манипуляции и противоречия.
И поэтому я ищу авторитетных людей, на чьи мысли я могу опираться и категорически не желаю открывать глаза и думать сам.
Это убьет мою зависимость от мамы, которая отвергает или использует меня. А я верю, что это приведет меня к ужасным страданиям и неизбывной вине и стыду.
Больше всего на свете, я хочу, чтобы меня любили. Я не осознаю, что я хочу маминой любви, хотя именно ее я отчаянно и безуспешно пытаюсь заслужить всю мою жизнь. Я довожу себя до тяжелой депрессии и сильных болезней, я поднимаюсь на вершины социального успеха, я совершаю подвиги и жертвы во славу ее, но я бесконечно остаюсь в отчаянии и одиночестве.
Однажды я понимаю, что любовь за деньги не купишь. За деньги, за страдания, за свою любовь, за что угодно еще. Если тебя не любят – это навсегда.
Мне мучительно трудно и невыносимо принять горькую правду о том, что меня рожали для того, чтобы использовать.
Я пытаюсь купить любовь у жизни, раз уж не получилось у других людей, и у мамы.
Но снова и снова они или отвергают меня или используют. А я продолжаю бесконечно хотеть взаимной любви. Любить и быть любимым то, что мне необходимо как воздух, и без чего я живу десятилетия своей жизни.
Я обесцениваю все кроме любви, которая мне нужна и которая есть у других людей, и которой не было, нет и, как я не хочу в это верить, не будет у меня.
При всей моей пронзительно-аццкой потребность в близости, в любви, это слишком запредельно болезненная область для меня, и поэтому я никогда не проявляю активности в отношениях с людьми, с которыми у меня могла бы быть взаимность.
Я выбираю тех, кто, как и моя мама, будет использовать и отвергать меня.
Я делаю то же самое с людьми. Использую и отвергаю.
Я не умею иначе.
Чаще всего я вполне успешен социально, но я обесцениваю любые свои достижения, они ведь так и не дали мне главного.
У меня может быть семья, друзья, работа, квартира, увлечения.
При этом я постоянно чувствую себя одиноким, никому не нужным, покинутым, отвергнутым, напуганным использованным ребенком, чье предназначение в этой жизни: быть брошенным как только он потянется в искреннем порыве любви, страшится быть использованным и отвергнутым, и делать это с собой и другими людьми.